В статье независимого исследователя А.И.Бер-Глинки ставится вопрос о происхождении сюжета «The King and the Lamia» (ATU411), который сам автор относит к «наименее изученным сюжетам волшебных сказок»[1]. Вероятно, здесь имеется в виду очень скромный список источников (Literature / Variants) – всего несколько позиций. С одной стороны, автор несколько расширил список за счет неизвестных Г.-Й.Утеру источников, а с другой – выдвинул свою версию происхождения данного сюжета. Предлагаемая версия сводится к следующему. В основе сюжета о женщине-змее, зафиксированного у широкого круга народов (Китай, Индия, Средняя и Центральная Азия, Афганистан и др.) лежит сюжет сказок о демоницах, встречающийся у народов Сибири[2]. В качестве обоснования приводится тезис о присутствии в этих сказках «семантического ядра» – «враждебности героини по отношению к людям и решимости героя умертвить ее» (в терминах А.И.Бер-Глинки), – которое «в тюркской среде легло в основу сюжетной структуры и фабулы сказочного типа ATU411»[3]. Остается непонятным, что такое «сюжетная структура», а в связи с этим, и что такое «фабула» сказочного типа. Точных определений этих понятий автор не дает.
Непонятно также, почему автору кажется, что сюжетный тип ATU411 «тяготеет» к тюркскому миру (кавычки авторские. – ПБ)[4]. Намеченная автором география сюжета с тем же успехом может говорить об обратном, а именно: тюркский мир в указанном отношении вполне удобно рассматривать как периферию распространения рассматриваемого сюжета.
Так что два явления фольклора, разнесенные в пространстве, обнаруживают одно и то же «семантическое ядро», или, выражаясь более привычным языком науки, одну и ту же сюжетную линию. Различие касается сюжетных схем.
Во-первых, принципиальная недоказуемость подобных, отрицающих друг друга логически равносильных утверждений, известна давно. Действительно, без стратиграфических и тем более абсолютных (внестратиграфических) датировок, а в фольклоре, в отличие от литературы, нет ни того, ни другого, нельзя определить, «x – отец y» или «y – отец x».
Во-вторых, само выделение сюжетных схем – об этом писал академик Ольденбург – есть вещь субъективная в плане определения границы между ядром и периферией сюжета (омегой и добавочными частями, по Бедье)[5]. Позже примерно в том же духе высказался Пропп по поводу транскрибирования сказок по мотивам и сравнения полученных схем: «Единственный “вывод”, который можно сделать из такой переписки, это – утверждение, что сходные сказки похожи друг на друга – вывод ни к чему не обязывающий и ни к чему не приводящий»[6].
Именно метод транскрибирования по мотивам используется в статье А.И.Бер-Глинки и при более внимательном взгляде от его статьи остается только список источников и литературы и, может быть, довольно стройная система ссылок. Поэтому нам следует начать с опровержения заявления, открывающего статью. Дело не в том, что данный сюжет плохо изучен, а том, что это не волшебно-сказочный сюжет или, по крайней мере, не совсем и даже далеко не сказочный сюжет.
Неверное высказывание об этом сюжете как о сказочном является, пожалуй, единственным положением статьи, которое имеет характер научного предложения.
[1] Бер-Глинка А.И. Сюжетный тип ATU411 в сказочной традиции Евразии: некоторые замечания к типологическому указателю сказочных сюжетов» Г.-Й.Утера // Этнографическое обозрение, 2018, № 4, с.171.
[2] Там же, с.178-179.
[3] Там же, с.179
[4] Там же, с.172.
[5] Ольденбург С.Ф. Фабло восточного происхождения II // Журнал министерства народного просвещения. Седьмое десятилетие. Новая серия. Часть V. СПб., 1906, с.232.
[6] Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969, с.20.
Errata: стр.6, 2-й абзац сверху,
Напечатано: тогда (в русских сказках – о замужестве как концовке сюжета начальной ситуации).
Соедует читать: тогда как в русских сказках – о замужестве как концовке сюжета начальной ситуации.
скачать
