Краткие итоги исследований

Предмет этнографии

Предмет этнографии — традиционная (бесписьменная) культура. Это определение предмета исследования этнографии с момента превращения ее в университетскую дисциплину, т.е. момента создания собственного понятийного аппарата, отрицается самыми различными способами, как извне, так и изнутри.  Со стороны противников этнографии фактически выдвигается тезис о том, что этнография вообще не является наукой. Имеется в виду якобы чисто описательный характер этнографии (от греч. grapho – «пишу»). В этом смысле этнография противопоставляется этнологии (от греч. logos – «слово, мысль, понятие»). Сторонники этнографии в противовес этому тезису выдвигают утверждение о том, что описание подразумевает изучение, и наоборот. Спор на эту тему ведется уже несколько десятилетий. Однако можно не перебирать весь ворох подобной литературы на том простом основании, что обе стороны пользуются вербальными определениями, следовательно, не имеющими никакой научной ценности. По этой же причине к дефинициям, разрушающим предмет исследования этнографии, следует отнести варианты, посредством которых этнография трактуется как «наука о народах» (ethnos + grapho).

На этом фоне определение, которое дано в начале раздела, выгодно выделяется тем, что оно получено в результате абстрагирования исследуемой реальности. В этой связи можно напомнить, что само понятие науки о культуре, введенное Эдуардом Тэйлором, находится у истоков этнографии, т.е. тогда, когда она, осознав особенности своего предмета исследования, начинала строить собственный понятийный аппарат. (Размышляя над этой темой, можно не принимать в расчет существование бόльшей части западной «антропологии» как области знания, поскольку она с самого начала заявляла об отсутствии собственного предмета исследования.)

Дополнением к сказанному об области исследования этнографии может послужить анализ научной паремии фольклор и этнография, которая фактически используется как негласное определение этнографии, по которому фольклор не входит в предмет её исследования. Не имея возможности привести подробную аргументацию, здесь и сейчас ограничусь уточнением тэйлоровского определения этнографии: наука о морфологии традиционной культуры.

Предметная область этнографии: проблема исчезновения // Российская наука о человеке. Вчера, сегодня, завтра. СПб, 2003; Структура предмета этнографии (оппозиция письменная – бесписьменная культура) // Антропологический форум, 2004, № 1; Проблема соотношения вещи и текста в этнографическом музееведении // VI Конгресс этнографов и антропологов России. Санкт-Петербург, 28 июня – 2 июля 2005 г.: Тез. докл. СПб., 2005; Этнос и мифология. Элементарные структуры этнографии. СПб.: Наука, 2009; Вопросы метаязыка: этнография, антропология, топология // Антропологический форум, 2011, № 15; Проблемы формирования предметной области этнографии (рукопись докторской диссертации; разослана для обсуждения на заседании отдела Австралии, Океании и Индонезии МАЭ РАН и предполагаемым оппонентам осенью 2011 г.); Традиционная культура и социология // Антропологический форум, 2012, № 16.

 

Этнографические источники

Применение понятия «вещественные источники» – роковая логико-методологическая ошибка, идущая прежде всего от археологов в силу известных особенностей предмета археологии. Вещественный источник есть не что иное, как оксюморон, «деревянное железо». Источник – это описание реальности, устное или письменное. В этом смысле исторические, археологические и этнографические источники принципиально неразличимы. Археологический источник – это тоже письменный источник в виде описания результатов раскопок. Таким образом, указанная ошибка состоит в подмене понятия предмета исследования понятием источника. Здесь кажется  к месту привести слова Миклухо-Маклая:

«…следует главным образом обращать внимание не на собирание коллекций, а на собирание наблюдений…»                                                   

Различие между историческими источниками, с одной стороны, и археологическими и этнографическими источниками, с другой, также не в них самих, но в субъекте исследования. Историк, конечно, не имеет права создавать источники, которые он изучает, ибо это действие квалифицируется как подделка. Напротив, археолог или этнограф сам создает источники, и в этом заключается вся сущность полевой этнографической работы. Это заметил еще Бронислав Малиновский, выдающийся британский полевой этнограф. Правда, утверждение, что этнограф выступает в одном лице и летописцем, и историком, не мешало ему по-прежнему отождествлять понятие этнографического источника с культурой как предметом – непосредственно наблюдаемой реальностью.

Понятие «предмет исследования» и «источник» в этнографии // Радловские чтения 2004. Тезисы докладов. СПб., 2004; Проблема соотношения факта и источника в исторических дисциплинах // Мавродинские чтения, СПб., 2004: Актуальные проблемы историографии и исторической науки. Материалы юбилейной конференции, посвященной 70-летию исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета; Антропология или этнография? // Антропологический форум, 2005, № 3; Этнос и мифология. Элементарные структуры этнографии. СПб.: Наука, 2009.

История этнографии

Вопреки впечатлению, которое может возникнуть из чтения учебников, в истории этнографии остается немало «темных мест». Примером тому – история Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) им.Петра Великого, своими корнями уходящего во времена Петербургской Кунсткамеры. Принято считать, что Кунсткамера, основанная Петром I, была упразднена только в 1836 г. В действительности, согласно уставу Императорской академии наук, принятому при Александре I, Кунсткамера была преобразована в Музей Императорской академии наук в 1803 г. Целая историческая эпоха, связанная с существованием особого музея, с 1803 по 1836 г. оставалась неизвестна до самого последнего времени, хотя для её открытия достаточно внимательно изучить относящиеся к тому времени документы ИАН. Несколько помпезно изданная «Летопись Кунсткамеры. 1714-1836» (СПб., 2014), как видно из самого названия, по-прежнему датирует конец существования Кунсткамеры 1836 годом.

Характерно, что даже при рождении в 1803 г. «старейший музей» России, оказывается вторым. Первый настоящий музей на территории Российской империи – это Музеум, учрежденный в Иркутске в 1782 г., который по времени основания является третьим музеем европейских стран, после Британского музея (1753) и Геттингенского музея (1775).

По-прежнему, одной из самых больших загадок остаются действительные размеры и значение научного наследия Миклухо-Маклая. Его вклад в развитие этнографии как науки до сих пор не расшифрован (читай: не понят). Составитель шеститомного издания трудов Миклухо-Маклая (1990-1999), можно сказать, прошелся по верхам, оставив в архивах бόльшую часть материалов, которые действительно требуют огромного труда с точки зрения так называемой проблемы понимания.

Задача, которую Миклухо-Маклай вполне осознанно решал на материале папуасской культуры, состояла в выделении предмета исследования этнографии, или, как он однажды выразился, «status praesens житья-бытья» имярек народа (status praesens – медицинский термин, обозначающий состояние здоровья пациента в момент обследования. – ПБ). Безусловно, этнография как наука возникает (выделяется) на базе полевой этнографии.

Что же касается отношений Миклухо-Маклая с теорией, мнение о том, что он «избегал широких выводов и обобщений», имеет совершенно иной смысл, чем тот, который в него принято вкладывать. Миклухо-Маклай «избегал обобщений», поскольку пользовался методом абстрагирования. Это означает, что на деле он конструировал теоретические объекты, но не занимался терминотворчеством. Сосредоточившись на главном в его трудах, можно сказать: Миклухо-Маклай двигался в том же направлении, что и Тэйлор, в одно и то же время с ним и примерно с теми же результатами. Различие заключается в том, что он работал в «поле», а Тэйлор – в «кабинете». Неслучайно выдающийся этнограф-полевик Бронислав Малиновский, шедший почти по следам Миклухо-Маклая, в своих дневниках называет исследователем «нового типа» Миклухо-Маклая, а не Тэйлора. Впоследствии появление Миклухо-Маклая в науке было в общем верно обозначено как одно из важных событий, положивших конец эпохе «филологического господства» в этнографии (этнологии).

Заметки по ранней истории МАЭ: Кунсткамера и Музеум // Этнографические коллекции в музеях: культурные стратегии и практики. Материалы Двенадцатых Санкт-Петербургских этнографических чтений. СПб., 2013; Происхождение Н.Н.Миклухо-Маклая как «человека науки». Записная книга «Ethnologia»: проблема выбора главной задачи // Старое и новое в изучении научного наследия Н.Н.Миклухо-Маклая. СПб., 2014; Физическая антропология в исследованиях Н.Н.Миклухо-Маклая. Антропологический материк Лемурия // Старое и новое в изучении научного наследия Н.Н.Миклухо-Маклая. СПб., 2014; Этнографические открытия Н.Н.Миклухо-Маклая. «Иллюстрированный труд по этнологии меланезийцев» // Старое и новое в изучении научного наследия Н.Н.Миклухо-Маклая. СПб., 2014; Очерки истории ранних океанийских коллекций МАЭ. СПб.: МАЭ РАН, 2015; Китайские вещи в системе музейных источников по собраниям Императорской Кунсткамеры и Музея Императорской академии наук последних десятилетий XVIII – первых десятилетий XIX в. С.33-51. // Кюнеровский сборник. Вып.8. СПб., 2016: Материалы Восточноазиатских и Юго-Восточноазиатских исследований. Этнография, фольклор, искусство, история, археология, музееведение 2013-2015.

     Кабинет 42. Австралия и Океания. XX век.