В предыдущей статье на тему исторической морфологии[1], когда рассматривались особенности строения кумулятивных сказок, нами было упущено из виду то обстоятельство, что в своей более ранней работе «Жанровый состав русского фольклора» (1964) Пропп высказался более определенно в плане применения структурного метода при классификации сказок:
«Но раз мы вступили на путь определения видов сказки по структурным признакам, мы должны посмотреть, нет ли других видов сказки, которые также могут быть выделены по структурным признакам, не совпадающим с структурой сказок волшебных.
Такие сказки есть. Это – сказки кумулятивные»[2].
Нам, кажется, удалось тогда показать, что кумулятивные сказки действительно имеют отличную структуру, но в то же время их можно привести к виду сопоставимому с волшебной сказкой. Одно не противоречит другому. Настоящее отличие состоит в том, что они укладываются в первую большую мотифему волшебной сказки.
В данном отношении особое внимание было уделено «последнему звену», или, в терминологии Проппа, финалу кумулятивных сказок. При мотифемном анализе кумулятивной сказки кумуляция соответствует понятию отлучки, а финал распадается на нарушение и отправку. Следовательно, действие кумулятивной сказки как таковое начинается только в финале. Было так же замечено, что это деление соответствует структуре цепных мифов народов Австралии.
С одной стороны, кумуляция не содержит в себе никакого действия, действие попросту стоит, с другой – размерность текста кумуляции на порядок выше размерности текста финала. Вероятно, поэтому не так просто заметить, что при описании кумуляции можно обойтись одной короткой фразой («Он съедает клубок с веретенцем, затем бабушку с копылком, дедушку с топорком, Катьку с ведром, баб с граблями и др.»), тогда как при попытке описать таким же образом финал («Козел бодает паренька, глина рассыпается, все выходят») теряется весь смысл сказки, заключающийся в том, что протагонист – наконец! – встречает достойного соперника, действующего подвохом. Здесь возникает некое структурное нарушение. Оно состоит в том, что функция, до определенного момента монотонная, меняет знак на противоположный («что-то пошло не так»).
В отличие от кумулятивной сказки определяющее свойство цепного мифа кроется в простом, односложном нарушении (в виде неожиданного отпора). Это как раз тот случай, когда, согласно Проппу, «последнее звено цепи одновременно служит концом сказки»[3]. Вопрос ставится так: можно ли теоретически из «конечного звена» цепного мифа, вырастить полноценную эпическую двухмотифемную структуру (как из хвостика целое животное) и, если да, то осуществлялась ли такая трансформация где-нибудь на практике?
[1] Белков П.Л. Кумулятивные сказки. Историческая морфология сказки – 1 //ethnomanuscripts.ru
[2] Пропп В.Я. Фольклор и действительность. М., 1976, с.47.
[3] Пропп В.Я. Фольклор и действительность, М., 1976, с.249.
скачать
