В работе под заглавием «Персидская сказка о Спящей красавице?» нами была упомянута немецкая сказка, где искомым персонажем выступает королевна золотой крыши (Königstochter vom goldenen Dache) [1]. Эта сказка, которая называется «Верный Иоганн» (Гримм 6) по форме срединного мотива была нами отнесена к типу Аарне 307 (Царевна, разгадывающая загадки). Сомнения возникали по поводу самого перевода «королевна с золотой крыши». Образ королевны становится яснее, если Dache сблизить с французским выражением dache (Dache), которое эквивалентно русскому «у черта на куличках», «у черта на рогах» или «куда Макар телят не гонял». Еще более понятным этот образ делает сравнение с главной архитектурной достопримечательностью Инсбрука – Золотой Крышей (Goldenes Dachl), точнее даже, не с реально существующей постройкой, но именно со слухами (притчей) о ней.
Королевна золотой крыши есть эквивалент русской царевны золотого царства. В немецкой традиции при переселении из какой-то сказки типа Аарне 301 (Три подземных царства) в сказку типа Аарне 307 (Царевна, разгадывающая загадки) от этого образа остались лишь намеки на сверхъестественную локализацию («у черта на рогах») и общая характеристика, основанная на народном представлении о роскоши («есть на золоте», «купаться в золоте»): «Всё, что находится вокруг королевны, сделано из чистого золота — стулья, столы, посуда, кубки, миски и вся домашняя утварь». Уже в сказках типа Аарне 301 (Гримм 91, 166) из собрании братьев Гримм этот персонаж растерял почти все свои атрибуты за исключением красоты и «ожерелья из чистого золота», которое старшая из трех королевен надевает на шею герою (мотив «дарение ожерелья» есть бледный отпечаток мотива «свернутое царство»). К тому же в конце сказки женится герой на младшей королевне, хотя по канонам сказок этого типа жениться он должен на хозяйке золотого ожерелья. Таким образом, в сказках данного типа из собрания братьев Гримм, размыты не только атрибуты царевны золотого царства, но и логика соединения мотивов. Однако образ королевны золотой крыши в неродной для нее среде, в не принадлежащей ей сказке «Верный Иоганн» (Гримм 6) есть несомненный синтагматический след некогда бытовавших немецких сказок с мотивами подобными тем, что хорошо сохранились в русских сказках (вроде мотива «свернутое царство»).
Осложнение сюжета сказки «Верный Иоганн» идентично такому же осложнению в сказке «Царевна-лягушка. История «сюзерен ищет средство избавления верного слуги от заклятья (от смерти)» и «муж ищет свою жену (невесту)» топологически и проективно эквивалентны, если учесть, что определение «муж ищет свою жену (невесту)» есть ложное понимание сюжетной линии (хода действия, развития действия) «муж ищет средство избавления (освобождения) жены от её похитителя». Эта история есть или кажется не чем иным, как растянутым (развернутым) до размеров целой сказки, но так и не ставшим собственно ходом, содержанием мотифемы свадьбы: нарушение запрета, исчезновение/окаменение, поиски и добыча средоточия жизни. Достаточно прозрачный намек на библейский сюжет «Авраам приносит Исаака в жертву» объясняет тот факт, что образ «верный слуга» учтен преимущественно в европейских странах, хотя не исключено, что в Библию этот образ, в свою очередь, проник из фольклора еще раньше.
Однако, помещая сюжет (в сжатом виде, мотив) «муж ищет средство избавления (освобождения) жены из неволи» (вариант: «сюзерен ищет средство избавления верного слуги от смерти») в пространство мотифемы свадьбы, мы противоречим собственному положению, введенному, если можно так выразиться, на заре существования сайта «Этнографические рукописи» в электронной рукописи монографии «Как сложить сказку» (2019) [2].
Старый номер сказки «Верный Иоганн» – Аарне 516. Новый номер – Аарне 307 – более точно отражает её действительный смысл. Здесь срединный мотив передается с помощью фразы «Король показывает королевне золотой крыши золотые предметы в своей каюте в то время, как его слуга приказывает поднять паруса и корабль отплывает». Суть дела в том, что царевна неверно разгадывает загадку «купец показывает королевне золотые предметы». Разгадка не в том, чтобы «продать золотые предметы королевне», а в том, чтобы «похитить королевну». Кстати говоря, по русскому обряду сваты расписывают достаток жениха: «у вас товар, у нас купец», а затем в свадебных песнях может звучать такой мотив: «…уплыли ведь три кораблика: / Уж как первый-то кораблик с красным золотом, / А второй-то кораблик с чистым серебром, / А как третий-то корабль с красной девицей…» [3]. Сюжетная линия целой сказки в чистом виде.
Почему мы, вообще, сочли возможным сравнивать сказку «Верный Иоганн» со сказкой «Царевна-лягушка»? Еще раз пробежим взглядом две эти сказки на предмет поиска морфологически эквивалентных элементов. Сходство формы осложнения, образующего собой внутренний ход, мы уже упоминали. В сказке «Царевна-лягушка» в качестве средства избавления царевны выступает «капсула смерти» Кощея Бессмертного, яйцо / игла, отломив кончик которой герой умерщвляет Кощея; в сказке «Верный Иоганн» таким средством является «капсула жизни» верного Иоганна – дети королевича, кровью которых он оживляет слугу. В сказке «Царевна-лягушка» Кощей Бессмертный, накладывает на дочь заклятье три года быть квакушею, т.е. запрет на возвращение человеческого облика до окончания заветного срока, который царевич нарушает. В сказке «Верный Иоганн» умирающий король берет со своего слуги клятву служить сыну даже ценой собственной жизни. В чем состоит мотив встроенного запрета, раскрывается позже, посредством мотива кары за желание оправдаться: верный Иоганн перед казнью выдает тайну трех воронов.
К этим фактам добавим сходство мотивов состязания в сказке «Царевна-лягушка» и мотивов спасения в сказке «Верный Иоганн» по формуле 2 + 1. С одной стороны, создание чудесного хлеба, ковра и чудесный танец царевны-лягушки с оживлением «мертвой природы», с другой – убийство чудного коня, сожжение рубахи (ср. сожжение лягушачьей кожи), которая казалась сотканной из серебра и золота, и чудесное спасение высасыванием трех капелек крови из правой груди королевны золотой крыши, упавшей замертво во время пляски.
А что со структурой, т.е. распределением (дистрибуцией) мотивов? Здесь в качестве ориентиров могут служить «неразложимые сочетания», которыми часто пользуются сказчики. Это фразы, которыми принято обозначать открытие метамотифемы или нового хода, например, прибытие героя или клич царя.
В сказке «Царевна-лягушка» это фраза: «Благодарствовал царь на том ковре Ивану-царевичу и тут же отдал новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на смотр вместе с женами». Она открывает собой зеленую метамотифему. В сказке «Верный Иоганн» этой фразе сопоставляется фраза, сообщающая о том, как королевна обнаруживает, что ее похитили, чему с большой натяжкой можно придать значение неузнанного прибытия, так как вслед за этим король признается ей в чрезмерной любви, что вроде бы можно определить как эквивалент, правда, очень слабый, трудной задачи.
При интерпретации сказки «Верный Иоганн» допустимо и более радикальное решение, если её рассматривать в качестве двухходовой (сложносочиненной) сказки. Сказочное право имеет прецедентный характер. Тогда (ср. начало второго хода сказки «Буренушка» из афанасьевского сборника) границей второго хода следует считать рождение королевой двух мальчиков, принимая это за начальную ситуацию.
Далее все идет по теории (как по маслу). Отлучка (однажды королева была в церкви), подвох, пособничество, вредительство (голос «каменного гостя» предлагает королю убить собственных детей, король рубит детям головы) отправка (оживший слуга обещает королю награду за его жертву), путешествие и подвиг (слуга приставляет головы детей на место и, смазав разрезы их же кровью, оживляет их), возвращение, трудная задача и узнавание (король прячет детей и верного Иоганна в шкаф, испытывает вернувшуюся из церкви жену, объявив, что возвращение жизни слуге возможно ценою жизни детей, а затем выводит из шкафа живыми детей и верного Иоганна). Ход действия настолько идеально совпадает с трехчастной структурой волшебной сказки, что можно обойтись без таблицы: вредительство – подвиг – узнавание.
Все выглядит идеально за исключением одного момента. Содержание срединного мотива – подвиг, совершенный верным Иоганном, что делает его протагонистом сказки, образующей второй ход. В то же время протагонистом первого хода является королевич. Следовательно, происходит смена протагониста, что категорически запрещает закон одногеройности фольклорных нарративов.
Здесь нам требуется сделать нечто такое, что уравняет сказку «Верный Иоганн» и «Царевна-лягушка». Мы должны сжать сказку о том, как королевич искал и женился на королевне золотой крыши, до размеров метамотифемы, т.е. понизить её размерность до уровня сказки о том, как царевич женился квакуше в сказке «Царевна-лягушка».
В результате мы приводим две эти сказки к сопоставимому виду, но уже без противоречий относительно законов построения сказки, по крайней мере, тех законов, которые мы считаем известными в настоящее время. В качестве бонуса мы получаем вывод о том, что внутренний ход сказки «Царевна-лягушка», рассказывающий о похищении (исчезновении) царевны, о поисках её царевичем и – главное – о добыче чудесного средства против похитителя, является частью пространства мотифемы возвращения.
Совпадение структуры трех представленных выше сказок очевидно. Единая структура позволяет применить метод шаблонов (проецирования сказки на сказку) и вместе с тем увидеть, что сказка «Верный Иоганн» есть сказка о царевне, разгадывающей загадки, рассказанная по сказке о царевне-лягушке, которая, в свою очередь, рассказана по сказке о богатом и бедном брате. В этой связи повторим сказанное нами однажды о том, что история сложения каждой сказки есть «дом, который построил Джек».
Вот при чем здесь сказка «Царевна-лягушка». Образ верного Иоганна повторяет образ царевны-лягушки с той разницей, что царевна-лягушка в её сказке является протагонистом, а верный Иоганн, хотя в одном из периодов он и играет главную роль (спасает королевну, упавшую замертво во время танца), не может быть протагонистом, поскольку это противоречит закону одногеройности, в известном смысле, выполняющему роль закона сохранения энергии сказки.
Совершим ряд проверочных действий, чтобы убедиться в точности вывода о том, что при сложении сказки «Верный Иоганн» в качестве шаблона была использована сказка типа Аарне 402 (Царевна-лягушка). Ответ может дать только практика сравнения с другими сказками типа Аарне 402. Согласно указателю Андреева (1929), «младший брат ищет невесту в болоте; лучше всех выполняет поручения отца: приносит самый лучший ковер и т.д.; лягушка превращается в царевну (нередко продолжением служит 400)» [4].
В СУС дается иное, хотя и близкое по смыслу, определение: «три царевича идут искать себе жен по направлению брошенных предметов или пущенных стрел; младший находит на болоте лягушку, она становится его женой, лучше всех выполняет поручения царя (шьет, ткет, печет, пляшет) и превращается в царевну; муж сжигает ее шкуру; царевна исчезает. – Продолжением чаще всего является тип 400: муж ищет исчезнувшую или похищенную жену» [5].
При этом становится видно, что составители СУС внесли поправку на то, что протагонистом сказок типа является именно царевна.
Царевич, по крайней мере, частично, берет на себя роль агониста, а затем выступает, опять-таки, в некотором роде, в роли ложного героя, с акта вредительства которого начинает разворачиваться действие внутреннего хода с описанием поиска средства возвращения исчезнувшей жены.
Так вот, ни одна из трех гриммовских сказок, которые в каталогах уверенно ставятся под номером Аарне 402, не подпадает под определение сюжетной линии сказки «Царевна-лягушка», даже если постараться и мысленно «втянуть» обратно в тело этой сказки дочернюю сказку о том, как Иван-царевич Кощеево яйцо искал. Тогда освободится мотив чудесного танца, который спустится в подвал сказки (в пространство третьей метамотифемы), превратившись в мотив трудной задачи с узнаванием, разоблачением других невесток и завершением в виде «казни» последних: «А старшие невестки пошли танцевать, махнули левыми руками — забрызгали, махнули правыми — кость царю прямо в глаз попала! Царь рассердился и прогнал их нечестно».
Смысл срединного мотива от этого не меняется. А заключается этот смысл в том, что героиня добывает чудесные вещи и тем добивается высокого статуса, подобно тому, как в сказке типа Аарне 530 «Свинка золотая щетинка, утка золотые перышки, золоторогий олень и золотогривый конь (Аф.182-184), третий, не по счету, а по значению, зять царя добывает для него чудесных животных, становится первым и начинает жить «по-царски». В пользу сближения номеров Аарне 402 и Аарне 530 говорит и сноска Афанасьева к сказке Аф.182: «В другом списке отец дает дураку в первую ночь Сивку-бурку, во вторую — свинку золотую щетинку, а в третью — коня златогривого; с помощью Сивки-бурки дурак женится на царевне, а потом ему легко уже было исполнить царские задачи, то есть достать свинку золотую щетинку и златогривого коня» [6].
Помимо структуры характерной для сказки о царевне-лягушки две данные сказки роднят образы искомых персонажей, безымянной королевны золотой крыши и Василисы Кирбитьевны, царевны золоченого верха, или царевны башни с золоченым верхом. Ср. в Словаре Даля в словарной статье «Верх» среди прочего даются не только отдельные значения, крыша кровля, маковка, вышка (башня), но и поговорка, возможно, придающая интересующему нас эпитету особый смысл: «Купленному золотой верх» [7] (о могарычах при сделках).
Отсюда, в частности, можно предположить, что русский вариант сказки ближе к традиционному началу, особенно если довериться мнению Проппа, который писал, что в сравнении со сказками из афанасьевского сборника сказки братьев Гримм, давая в общем ту же схему, уже обнаруживают менее чистый и устойчивый вид ее [8].
Скачать