Спящая красавица и Царевна-лягушка — два варианта одного образа
Черный петух, на котором едет принцесса-мышка из французской сказки, – наш старый знакомый. Это – черный петух, на котором едет злой карлик из карачаевской сказки «Сюлемен и злой карлик». И там, и там черный петух превращается в коня, либо по воле благодарной волшебницы, либо по воле героя, победившего карлика и тем разрушившего чары. Здесь уже совсем недалеко до Золушки, едущей в карете «из» тыквы, запряженной шестью лошадьми «из» мышей. Не говоря уже о Царевне-лягушке, которая в «коробчонке» едет, т.е. в золоченой коляске, в шесть лошадей запряженной (Аф.269). Если мы поймем, какими тайными тропами эти персонажи перебираются («оборачиваются») из сказки в сказку, мы действительно поймем, что такое сказка.
В целом настоящая статья является, по сути, завершением цикла «Спящая красавица, или Терновая ограда». Конкретно она посвящена сказке в записи Жана Бладе с тем же названием «La belle endormie», что и у Перро, но с иной сюжетной линией. Эту сказку Жан Бладе относил к типу «Les belles persecutees» («Гонимые красавицы»). Однако в данном случае мы сосредоточимся не на исторической конкретике отдельных сказок, а на изучении свойств волшебной сказки вообще.
На самом деле, сказка «Спящая красавица» из собрания Бладе оказывается ближе всего к русской сказке «Царевна-лягушка» (Аф.267) и другим сказкам этого ряда. Главное отличие состоит в том, что сказка «Спящая красавица» Бладе является двухходовой. Первый ход соответствует сказке «Заклятый царевич» («Аленький цветочек»), а второй – именно сказке «Царевна-лягушка», точнее, той части этой сказки, которая вроде бы начинается с мотива сожжения царевичем кожуха лягушки.
Возникает вопрос: как сложные сказки с сочинительной связью отличать от сказок с подчинительной связью или что мешает сделать второй ход сказки Бладе вложенным? Что является критерием демаркации?
Ранее мы уже касались этого вопроса, когда изучали устройство сказок с похищением у героя искомого (и найденного) объекта при возвращении. Это сказки о трех царствах и молодильных яблоках, за характеризующую черту которых принимается мотив «братья сбрасывают героя в пропасть, чтобы отнять его добычу». Сходные мотивы мы находим в авантюрных сказках, в том числе в сказке «Кощей Бессмертный» (Аф.157). Именно наличие подобных мотивов, стоящих после мотивов добычи, рассматривается нами как способ создания ложного (вложенного) второго хода с целью придания двухмотифемной сказке внешнего вида полной волшебной сказки с тремя мотифемами. Иначе говоря, изначально персонажная схема двухмотифемной сказки «доделывалась» за счет «прививки» искомого объекта.
Теперь достигнутое нами интуитивным путем или чисто эмпирически мы попытаемся обосновать теоретически. Изучать мы будем именно таблицы, т.е. не предмет, а объект исследования, сконструированный опытным путем.
Общий вывод может быть таков. Каждая сказка представляет собой систему переходов от одного шаблона к другому. При этом одни мотивы принимаются, другие нет. От понимания этих моментов зависит, как при одних и тех же мотивах, встречающихся в разных сказках, считать имярек сказку – как односложную или сложную, т.е. сложносочиненную или сложноподчиненную.
Само существование как сложносочиненных, так и сложноподчиненных сказок свидетельствует, что сказки, в более позднюю эпоху известные только в виде ходов, могли когда-то иметь форму самостоятельных нарративов. Именно к этим первобытным формам сказки и только к ним можно применить схему «недостача – ликвидация недостачи». Трехмотифемные сказки в эту схему уже не укладываются, хотя следы остаются, что, фактически, было замечено Проппом, который специально ввел эти понятия в целях описания волшебных сказок.
Скачать
