Можно сказать, пространство мифа повторяет пространство мужского дома таким, каким оно существует в представлении, и, наоборот, в пространство мужского дома уже включено знание мифа. Точно также организован австралийский локальный миф, повторяя пространство священного центра, образующего единое целое вместе с путем, который к нему ведет.
Подчеркнем лишний раз, что речь идет не о том, что в мифе сознательно описывается мужской дом или священный центр. Эти объекты копируются непосредственно структурой мифа, следовательно, воспроизведение происходит в неосознаваемой людьми форме, т.е. в сфере «бессознательного»..
«Рассказывание» первобытного мифа сводится к танцу, пантомиме, костюму, декорации и комментариям к ним. Попытка передать содержание мифа словами сама по себе выводит нас из пространства мифа, из тайного мира священных символов. По правилам инициации понимать миф следует без слов, ибо слова служат лишь атрибутами священных предметов. Значение заключено не в отдельных словах или даже фразах, а в нерасчлененном потоке звуков, разделенных на строфы внешним образом, для удобства рецитации.
Миф – это чистый образ, поэтому, в известном смысле, миф изреченный есть сказка. В данном случае не играет особой роли тот факт, что при живом мифе, сказка еще насыщена информацией, почерпнутой из комментариев к мифу, точнее к обрядовой стороне мифа. По мере отмирания священной версии профанная версия (сказка для детей) начинает жить по своим законам. Все ненужное стирается, фабула упрощается и вместе с тем становится очень гибкой, выявляя и развивая наиболее ходовые, универсальные мотивы. Это разделение между мифом-ритуалом и сказкой-игрой – ключ к пониманию генезиса сказки. Только если мы рассматриваем миф и ритуал как нечто принципиально неотделимое друг от друга, появляется возможность отделить миф от сказки не только на словах.
скачать
